Отщепенцы [СИ] - Вадим Тарасенко

— Извини Ира, мне нечего тебе ответить на этот вопрос. Женщина еще раз посмотрела ему в глаза, встала и вышла из кабинета.

Владимир Кедров, сидя за своим столом, смотрел на уходящую женщину, его бывшую женщину. И неожиданно в голове всплыли слова из когда-то прочитанной и, казалось, навсегда забытой книги: "Мужчина в своей жизни переживает несколько этапов. И каждому этапу должна соответствовать своя женщина".

Кедров снял трубку телефона:

— Катя соедини меня с Кипром. Да, с тем телефоном, что я тебе недавно дал. Жду.

Пора было начинать стричь купоны. Пришло время собирать камни. Кофе так и остался не тронутым и медленно остывал в чашке. Что бы полностью остыть, ему потребуется полчаса — пустяк по сравнению с десятью годами… Операция "Граф Монте-Кристо" подходила к концу.

18

Днепропетровск. Среда, 2 сентября 1998 г.

— Значит все же решил лететь? — Сергей откинулся на сидение своего кресла и улыбаясь смотрел на Владимира.

— Решил. Ты знаешь — захотелось. Сколько раз я его бедного уничтожал, хотел даже на этом электронном уничтожении свою научную карьеру построить. Спасибо Илье — не дал.

— Кстати, как он? — спросил Сергей.

— Цветет и пахнет, и продолжает обирать бедных украинцев. Что-что, а у нас в стране лохов хватает.

— Пусть обирает. Нам он заплатил.

— Я ничего против не имею. Друзья рассмеялись.

— Ну, ну, так что там про Нью-Йорк?

— Я и говорю, захотелось увидеть. Как тебе в свое время захотелось увидеть Париж, так и мне сейчас Нью-Йорк. Пролететь над ним на самолете, увидеть его сверху, зайти в Нью-йоркский торговый центр — он у меня всегда за центр прицеливания выступал. Да и вообще — постараюсь познакомиться с некоторыми издателями журналов. Может кто и согласится меня, бедного украинца, взять под свое крылышко. И оборудование полиграфическое посмотрю. Словом решено — лечу.

— С Настей?

— С ней.

— Она у тебя будет там в качестве кого?

— Поживем — увидим.

— Ну-ну. Кстати, а ты помнишь, что было десять лет назад.

— Что?

— Володька, прошло чуть больше десять лет, как мы сидели в общаге, за убогим столом, пили дешевую водку и мечтали.

— Точно Серега. Пили дешевую водку и мечтали. Мечтали, что будем мы через десять лет сидеть не на колченогих стульях, как тогда, а в удобных кожаных, как сейчас. Пить хорошую водочку и вспоминать, как мы тогда, десять лет назад, по-плебейски нажрались.

— Воспроизведем? — Сергей озорно глянул на друга.

— Воспроизведем. Сергей встал, вынул из холодильника «Смирновскую», пару рюмок, палку сухой колбасы и поставил все это на стол.

— Все как десять лет назад, только на более высоком уровне. Вместо убогого стола — вот этот великолепный шестисотдолларовый красавец, вместо колченогих стульев — кожаные кресла, вместо столовских стаканов хрустальные рюмки, а вместо «Столичной» — вот этот импортный вариант "Смирновской".

— Значит, по крайней мере наш с тобой жизненный уровень возрос.

— Вот и первый тост. Давай за наш возросший жизненный уровень.

— Давай, — согласился Владимир. Сергей споро наполнил рюмки. Друзья чокнулись и выпили. Разорвав палку колбасы пополам — закусили.

— А ведь сбылись мечты, — после паузы продолжил Сергей.

— Сбылись, — как эхо тихо повторил Владимир.

— Не слышу радости в голосе, что-то ты братец неожиданно загрустил.

— Не загрустил — вспомнил.

— Что?

— Что десять лет назад нас было трое и один оказался дерьмом. Прошло десять лет и, по-моему, к нему прибавилось еще двое.

— Это ты про нас? — осведомился Сергей.

— А про кого ж.

— А время у нас сейчас такое, смутное, дерьмовое. Мы сейчас живем в эпоху накопления дерьма. И когда дерьма накопится достаточно много, когда накопится его критическая величина, то произойдет ядерный взрыв.

— Не ядерный, а дерьмовый, — уточнил Кедров.

— Хорошо, пусть дерьмовый, — согласился Сергей и продолжил, — и придет какой-нибудь Геракл и совершит свой подвиг — очистит эти Авгиевы конюшни от этого дерьма, с нами заодно очистит и это вполне может быть.

— По моему он дерьмо смыл, — Володе Кедрову явно нравилось сегодня уточнять.

— Значит смоет.

— И нас с тобой смоет.

— Все может быть.

— Давай выпьем за то, что бы нас не смыло, — предложил Владимир.

— Это что, твой второй тост?

— Да. За то, что бы нас не смыло в этой жизни.

— Что б не смыло. Сергей разлил по рюмкам, друзья чокнулись и выпили.

— Я вот недавно читал в каком-то журнале, что Минин… Минина знаешь? — Владимир продолжил разговор.

— Не-а, а кто это?

— Серый ты, Серега. Освободитель Отечества можно сказать. Ему и Пожарскому памятник на Красной площади поставили.

— А-а-а-а. Тогда знаю.

— Так вот по профессии он был мясником.

— Кто?

— Минин.

— Иди ты.

— Точно. Ты мясника с «Озерки» в роли спасителя Отечества представляешь? — спросил Кедров.

— Издеваешься? Нет, конечно.

— Я тоже.

— Выпьем?

— Выпьем. А за что?

— Не за что, а за кого. За спасителя Отечества, хоть за какого-нибудь, хоть за мясника с «Озерки», хоть за челнока с "Металлурга"[17] — теперь тост предложил Сергей.

Разлили, чокнулись, выпили.

— А ты знаешь, — неожиданно продолжил Сергей, что обозначает слово отщепенец? А то мы друг друга в шутку так называем, а точное значение знаешь?

— Ну вроде предателя. Отщепенец ВПК — человек, предавший военно-промышленный комплекс.

— Ни фига. Отщепенец согласно толковому русскому словарю — это человек, отколовшийся от своей общественной среды, заметь отколовшийся, не предавший, а отколовшийся. Так вот мы все, все граждане страны, сейчас откололись от своей общественной среды, а к другой пристать ни как не можем. Так что мы все тут — отщепенцы.

— Сейчас мы все как дерьмо в проруби, болтаемся и все, — Владимир продолжал уточнять.

— Не только болтаемся.

— А что еще?

— Еще и воняем, — на роль «уточнителя» решил попробоваться Сергей.

— Да, еще и воняем. А если сейчас и пристанем, то куда? К краю проруби? А солнышко пригреет и снова будем болтаться. Так что… давай выпьем, — несколько неожиданно закончил фразу Владимир.

— Давай, — Сергей охотно согласился. — За что?

— За нас, за отщепенцев, за народ, одним словом.

— За народ выпить святое дело, — и снова сошлись с хрустальным звоном две рюмки.

— А теперь, насчет Насти.

— Настю не трожь, — сказал Владимир беззлобно, уютно расположившись в кресле, закрыв глаза и вертя в руках рюмку.

— Да успокойся ты, никто твою Настю не трогает. Я тебе вот что скажу. Я знаю, ты у нас парень умный, любишь ставить глобальные вопросы, о смысле бытия задумываешься, ну и всякой прочей такой дребедени, — генеральный директор фирмы «Элита» медленно, но уверенно водрузил свои ноги на шестисот долларовый полированный красавец и уточнил, — что бы было в точности как тогда, в общаге.

— У меня ай кью выше среднего, — говоря это, генеральный директор рекламной фирмы «Кедр» последовал примеру хозяина кабинета — также изменил диспозицию своих ног.

— Проверял?

— Проверял.

— Ну бог с этим ай кью. Так вот мой тебе совет. Бери свою Настену за белы ручки, ножки или еще за что-нибудь, женись, рожай детей и живи в свое удовольствие. А будешь особенно много задумываться о чем-то глобальном, точно в какое-нибудь дерьмо вступишь… по рассеянности. Мы, к сожалению, не из того теста вылеплены, из которого Господь Бог лепит мининых, пожарских и прочих гераклов. Мы с тобой историческое дерьмо.

— Но на дерьме вырастают прекрасные розы, — Владимир разлепил глаза и задумчиво посмотрел на пустую рюмку.

— У нас сегодня не беседа, а прямо какой-то круговорот дерьма в беседе, — Сергей повторил задумчивый взгляд собеседника на такой же пустой объект,

— Точно. Свойство у него такое крутиться. Глобальное свойство. Как там в писании сказано: "Из дерьма вышел и снова дерьмом станешь". Полный круговорот.

— По-моему в писании немного не так, но мысль твоя верна. Давай выпьем, — предложил Сергей.

— За что?

— Давай выпьем за прекрасные розы которые должны вырасти на нас, на дерьме.

— О`кей. Давай за розы, — согласился Владимир и поставил свою рюмку на стол, рядом с Серегиным.

Сергей лихо завел горлышко бутылки на цель и опрокинул:

— Ты смотри. Последний раз пьем, больше нет. Всю выпили.

— Серега, найди. Еще один тост остался.

— Какой?

— Серьезный.

— Если серьезный — найду, — Сергей встал, пошатываясь подошел к сейфу, открыл и вытащил двухсотграммовую бутылку, наполовину пустую.